Значит, она начнется завтра утром.

Уже легче. Может, потому что погода покомфортнела – стало не так жарко, и пошел дождик? А может, потому что появилось новое развлечение – одолженный приятельницей-американкой велосипед, старый, правда, и местами поржавевший, но ездить же можно. Хотя, по-моему, позаимствованный у той же дамы шлем (а без него здесь нельзя, иначе – штраф) стоит дороже, чем мой «железный конь». Женского шлема на мой чайник в ее гараже не нашлось, пришлось взять мужской, он черен и немного брутален, зато хорошей фирмы. Но если повезет попасть под какой-нибудь грузовик, то это не поможет.

Велосипедистов здесь довольно много – по выходным особенно. Едут мамы, едут папы, катя в прицепных колясках-фаэтонах детишек; те, которые постарше, едут со взрослыми на тандемах. Любители животных тоже вывозят своих питомцев на велопрогулки – в корзинках спереди (так обычно путешествуют маленькие собаки). На некоторых из них тоже шлемы и ошейники с фонариками – из специальных магазинов, коих здесь много.

Но все же в большом городе двухколесный способ передвижения не так безопасен, как к каком-нибудь университетском городке. Иногда на улицах можно увидеть привязанные к фонарям старые велосипеды, выкрашенные белым или розовым, с прикрепленными к ним горшочками с цветами. Я сначала подумала, что это такой урбанистический дизайн – чего только художники-концептуалисты не напридумывают – но оказалось, что это памятники погибшим на этом месте велосипедистам.

Поэтому большинство пользуется великами в выходные дни для моциона только на специально оборудованных и размеченных на карте города bike-routes, то есть «вело-маршрутах», где не бывает машин, или для проезда на небольшие расстояния по тихим районам от ближайшей станции метро или автобуса до дома. Иногда, особенно в пригороде, приходится топать до ближайшей остановки минут тридцать, а то и больше.

Сегодня дождь, и пока что мой старичок стоит у специальной стойки в подземном гараже под домом среди множества других велосипедов, новых и красивых, скромно соседствуя с красным пижонским «Порше-Родстером» с откидным верхом, парочкой «Лексусов» и неприлично сверкающим черно-никелированным «Харлеем». Ну и с другими «колесами» попроще, которые не так бросаются в глаза. Мда. Город контрастов
Завтра зайду на ближайшую бензоколонку (Лукойла поблизости нет! :)) подкачаю шины и проверю, не разучилась ли еще держать равновесие.

Итак, опять все про то же. Сегодня в центре города была большущая книжная ярмарка, организованная библиотекой Конгресса. На молу (а так у них называется большое и длинное поле между стелой Вашингтона – довольно высоким, но ничем более не примечательным обелиском и Капитолием) расставили множество огромных тентов, похожих на цирки-шапито, и под каждым из этих тентов происходило что-то особенное, связанное с книгами и писателями. В одной «палатке» - про триллеры и прозу. В другой – про поэзию. В третьей – про детскую литературу. И т.д. Встречи, лекции, викторины, игры, дискуссии. Народу, несмотря на сильный дождь, было много, и, хотя книжки, как я уже упоминала, удовольствие тут не из дешевых, практически все тащили авоськи с печатной продукцией.

А значит, денюжки у народа есть. Но это все же Вашингтон, столица, где, как и у нас, кризис не ощущается заметно – напротив, здесь, что называется, «чем хуже, тем лучше», ибо, чем больше кризисных явлений, тем больше чиновников и госслужащих с этим разбирается. А вот в Детройте (который с некоторыми оговорками можно считать прообразом нашего Тольятти), говорят, очень плохо. Слышала недавно, что там можно купить приличный дом чуть ли не за пять или десять тысяч долларов – это при том, что, например, небольшие дома с прошлых джорджтаунских картинок стоят здесь каждый не меньше полутора-двух миллионов. Но охотников за кливлендско-детройтской «дешевизной» не находится, ибо работы там нет, ни работягам, ни топ-менеджерам, ни третьему сектору – то бишь, сфере обслуживания. Везде по-разному.

Где-то люди, надеются на государственную помощь - а такое было, и об этом до сих пор вспоминают со вздохами, во времена Великой Депрессии начала 1930-х, когда за бесплатным супом выстраивались длиннющие очереди прежде вполне благополучных граждан, привыкших к безбедной жизни в эпоху «просперити». Эта очередь запечатлена в бронзе в мемориале Рузвельта. А сегодня, совсем недалеко от этой бронзовой очереди выстроилась очередь живая – за подписями авторов на купленных книгах. По длине и объему рискну предположить, что она была, наверно, не короче советско-мавзолейной.

На этом же «молу» расположено и множество музеев. Очень удобно, перебежал через поле – и попал, например, из Национальной Галереи прямехонько в Аэрокосмос (Aero Space Museum). Самый новый из них – Музей американских индейцев, открылся года четыре назад. Вроде как дань уважения тем, кого в свое время белые братья загоняли в резервации и спаивали огненной водой. А ведь по именам индейских племен были даны названия большинству американских штатов – Массачусетс, Канзас, Дакота, Юта, Делавер и т.д.

В правах они сейчас совершенно уравнены с «белыми» и всеми остальными, но сначала истребление, потом резервация, а потом и госпособия и игорный бизнес, которым было разрешено заниматься индейцам для получения дохода, сделали свое черное дело. К настоящему времени их осталось довольно мало, и представляют они из себя нечто вроде наших современных казаков, такое фольклорно-этнографическое шоу. Хотя имеется даже специальный индейский университет, Haskell Indian Nation University, где преподаются индейские языки, ремесла и т.д., удалось даже как-то там побывать на «пот-лаке» - что-то вроде праздника-гулянья с танцами и угощением, такие Чингачгуки с косичками и перьями вокруг рассекали, харАктерные и орлино-профильные - любо-дорого посмотреть. Кое-где на юге (в Аризоне, например) удалось сохранить элементы традиционной культуры, но это вдали от городов.

Индейская культура медленно умирает, а индейская диаспора медленно, но постепенно растворяется среди прочего разноцветного и разноязыкого населения США. Не раз приходилось слышать, что, даже получив при содействии государственных программ приличное образование, индейцы очень часто не пользуются этим, не стремятся к карьере и предпочитают меланхолически-созерцательный образ жизни и род занятий, не требующий больших усилий. Хотя имеются, конечно, и редкостные исключения – посаженный пожизненно еще во времена Советского Союза борец-террорист за права индейцев Леонард Пелтиер до сих пор мотает свой срок в федеральной тюрьме Форт-Левенуорт, штат Канзас.

Фенимора Купера и Карла Мая нынешние американцы и не читывали - и правильно делают, занудство ужасное! Другое дело – старые и забавные ГДР-овские » фильмы по этим «шедеврам» с Гойко Митичем! Но музей есть. Очень модерновый, напичканный электроникой, в очень необычном, специально построенном для этого здании, и очень интерактивный. Вот бы чему поучиться нашим музейщикам! Экспонаты, вообще, похожи на творчество наших народов Севера (ну, да они же родственники), причем у нас можно найти и более замечательные вещи, но дело не в этом, а в том, как это представлено и подается. У американцев, чего уж греха таить, собственных древностей практически нет. То есть их, их СОБСТВЕННЫМ древностям всего чуть больше двухсот лет. Но они умеют и из этого сделать эффектное шоу, в котором будут продуманно сочетаться развлекательный, образовательный и политический компоненты.

В этом музее, где нет НИ ОДНОГО угла, ни внешнего, ни внутреннего, а все скругленное, плавное перетекающее одно в другое (символ единения с Природой), можно все потрогать, послушать, задать вопрос и получить ответ. Кругом все эти тач-скрины, мониторы, проекторы, голографические штучки – тыкая туда и сюда, можно до мельчайших подробностей разобрать процесс изготовления расшитых бисером мокасин и «калабасов» для питья чая, курительных трубок и циновок и т.д.. Есть специальный отсек, где горит костер, и около него беспрерывно, одна за другой, рассказываются индейские сказки и легенды под звездным куполом – особенно удобно родителям, которые спихивают туда малышей, пока сами смотрят видовой фильм в панорамном стереозале.

Честно скажу, впечатляет. Я, например, не знала, что у чероки есть своя письменность и алфавит, придуманные одним образованным индейцем в 1819 г. – называется это «силабари», а самоназвание чероки – «цалаги», чероками их называют только не-чероки. Во как! Ну, и конечно, всячески обыгрывается то, как Америка пользовалась индейской культурой – например, известный сюжет с языком «навахо» в годы Второй мировой войны.

Находившись по залам и наслушавшись экзотических историй, можно зайти в музейную кафешку, где кормят аборигенскими блюдами – маисовыми лепешками, бобами, сладким картофелем, тапиокой и жареным мясом. Советушка, завидуй – супчик из черепашек и сладкий пудинг из тапиоки очень даже ничего! Правда, запивает эту необычность большинство посетителей все теми же колой и диет-колой, но для особых извращенцев из России, жаждущих законченности впечатления, предусмотрен чай мате и какой-то напиток из трав.

Как и в любом музее, есть здесь и сувенирный магазинчик, но – и это было приятное удивление – на большинстве товаров (о радость!) не было ярлычков «Made in China». Подозреваю, что пара-тройка резерваций где-нибудь в Оклахоме, Аризоне или Нью-Мексико хоть в какой-то степени обеспечены теперь рабочими местами, а местные навыки плетения циновок, фенечек и ювелирного ремесла еще какое-то время не умрут.

Ну, а после музея – почему бы не ударить по шопингу? Но, полагаю, джентльменам это малоинтересно, хотя здешний шопинг – это особый опыт и своего рода искусство. Как-нибудь в другой раз

ХОРОШЕГО ВСЕМ ВОСКРЕСЕНЬЯ!