Пантикапейкин густо покраснел.
- Выйдите – тихо сказал он прибиравшимся в комнате слугам. Те остановились и уставились на него.
- Вон все, я сказал!!! – громко заорал Пантикапейкин.
Слуги, толкая друг друга и падая, поспешно выбежали прочь.
- Мы с Натали должны остаться наедине… - прошептал Пантикапейкин. Затем он так же порывисто ответил на объятья Натали.
«К чёрту Рехверентку!» - думал Пантикапейкин, - «Она ещё три дня от тётки не вернётся (п…зда старая), а я пока с Наташенькой побуду…».

…Время наивысшего удовольствия всегда пролетает быстро. Лишь на следующее утро ушла Натали. Перед расставаньем она ласково шепнула Пантикапейкину: «Я всегда к вашим услугам, мой енералЪ!». А потом добавила ещё тише: «Какой чудный перфоманс вы устроили, раздев меня и посадив верхом на метлу! Я чувствовала себя настоящей прелестной ведьмочкой на шабаше, перед которой все простые смертные дрожат в ужасе!». И, кокетливо хихикнув, упорхнула.

А Пантикапейкин велел слугам упаковывать бумаги. «Чёрные списки» слуги Пантикапейкина спешно упаковывали в коробки, чтобы погрузить в его карету. Да, Пантикапейкин собрался в Парк как на парад – приготовил свою лучшую карету и свой парадный мундир со всеми наградами. Он всё-таки, несмотря ни на что, всерьёз надеялся утереть нос своим недоброжелателям – на сей раз показавшись во всём блеске. Правда, роскошный вид кареты немного портила приставная лестница, привязанная к её верху – Пантикапейкин хотел повесить свои «чёрные списки» повыше, так, чтобы их было нельзя сразу сорвать.

И вот, двое ярко разодетых лакеев вскочили на подножки, карета тронулась с места и выехала за ворота поместья.

Пантикапейкин был в прекрасном расположении духа. Встречный народ ломал шапки и кланялся до земли. Даже бесстрастные швейцары у ворот парка – и те удивлённо раскрыли глаза.

Карета въехала на центральную площадь Парка и остановилась.
Один из лакеев спрыгнул с подножки и услужливо отворил дверь. Гордо приосанясь, Пантикапейкин неторопливо вышел из кареты.
- Слушайте все! – торжественно произнёс он, - Сим объявляю, что я, Великий Хенерал Пантикапейкин, не намерен терпеть жалкие попытки всяких щенков тявкать на меня! И дабы подкрепить свои слова делом – я лично пригвозжу… пригвоздю… при… в общем, я лично прибью их имена к позорному столбу! Вы все увидите их жалкие и ничтожные имена! Вы все поймёте наконец, что они – ничто по сравнению со мной, хенералом Пантикапейкиным, который везде был и всё знает!
- Нет, ну что же это такое-то! – раздался до отвращения знакомый голос из собравшейся толпы.
Пантикапейкин повернулся в сторону говоривших и увидел прапорщика охранки Бибу.
- А! Ты! Вот, полюбуйтесь, - обратился он к собравшимся людям, - Вот один из этих щенков, засранцев и говнюков! Вот один из тех, кто смел насмехаться надо мной, Великим Хенералом Пантикапейкиным! А это ведь даже не смешно – кто он, а кто я! Жалкий цепной пёс проклятого режима – и заслуженный ГГГенерал, кавалер всех орденов, хозяин поместья с сотнями душ, один из наиболее уважаемых людей…
- …среди прогрессивно мыслящих людей Быдлорашки, - закончил за него прапорщик Биба, - Знаем мы этих «прогрессивно мыслящих»! Это не те ли, которые собираются на улицах и площадях и требуют свободы для гомосеков, содомитов, торговцев дурманящим зельем, суфражисток, нечестных дельцов и бандитов?
Пантикапейкин застыл, открыв рот.
- Ну, что молчишь? Язык проглотил? – зло сказал Биба, - Язык проглотил, а мне одни остатки достались?
- Да!!! – заорал Пантикапейкин, - Да! И кого хочу, того и поддерживаю, и ни перед кем отчитываться не обязан, ни перед тобой, засранец, ни перед правителями, ни даже перед всей сраной Быдлорашкой!!! Что это за страна, что за народ вообще такой, чтобы я отчитывался ещё перед кем-то из них! Я для этой страны сделал больше, чем кто-либо другой, а чем она наградила меня?! Собачьими медальками?!
- Во разошёлся Синий, ха-ха-ха! – заметил кто-то в толпе.
- Так слушайте, холуи! – продолжал орать Пантикапейкин, - Имена жалких насмешников будут запечатлены прямо сейчас, немедля! Вот на этом дереве! И я сделаю это сам! – он повернулся и показал на росшую за его спиной кривую берёзу.
- Лакей! – крикнул Пантикапейкин, - Живо подавай мне гвозди, молоток и список!
Лакей угодливо закивал, сбегал к карете и быстро вернулся со всем требуемым.
Пантикапейкин взял молоток, гвозди и листок с корявыми каракулями и посмотрел на берёзу. Нижние ветви росли на расстоянии трёх саженей от земли.
- Лакей! – крикнул Пантикапейкин, - Лестницу!!! Живо!!! Позорный список нужно прибить высоко, чтобы никто не сорвал сразу!
- Слушаюсь, ваше высокоблагородие, - ответил лакей. Он быстро сбегал к карете и принёс лестницу.

-Это… Ваше высокоблагородие… Может, я наверх полезу? А то вам несолидно будет по лестницам лазить, да и лесенка-то не очень крепкая, - скромно и заботливо заметил лакей.
- Плевать!!! Я сюда не просто красоваться пришёл, а посрамить наглецов, уродцев, которые посмели разинуть на меня свою грязную пасть!!!
- Ну право, барин, что ж вам утруждать себя? Вы же пожилой уже, вам трудно будет, уже ведь и так в своей жизни натрудились столько, сколько никто не трудился.
- То верно, я трудился много, но я по-прежнему силён! А ты никак смеешь сомневаться в моей ловкости и силе?! – Пантикапейкин напыжился, попытавшись продемонстрировать мышцы, но вместо этого только затряслись его жирные телеса. Собравшийся народ засмеялся.
- Ну смотрите, я покажу вам!!! – заорал Пантикапейкин, синея от злости. Он положил гвозди в карман, сунул за пояс молоток и «чёрный список», и, тяжело пыхтя, приставил лестницу к дереву. Затем он начал взбираться наверх, не обращая внимания на то, что лестница как-то зловеще поскрипывала. Толпа притихла.
…Пантикапейкину почти удалось добраться до самого верха. Но как только он поставил ногу не верхнюю ступеньку лестницы, раздался страшный треск.
Подгнившая верхняя ступенька не выдержала веса туши Пантикапейкина и сломалась. Разумеется, Пантикапейкин никак не ожидал этого и не удержал равновесия. Провалившаяся вниз нога соскользнула с нижней ступеньки вперёд, и Пантикапейкин с громким воплем полетел вниз вместе с лестницей…
Раздался вязкий шлепок и болезненный стон, а затем – громогласный хохот толпы.
- Так! Что здесь происходит? – послышался строгий голос откуда-то сзади.
Смех прекратился, все повернулись в сторону говорившего.
Как оказалось, на сей раз весёлые приключения Пантикапейкина привлекли внимание двоих швейцаров Парка. Им уже до смерти надоели постоянные юмористические представления, из-за которых порядок в Парке бывал совершенно нарушен.
Первый швейцар Агащас подобрал «чёрный список», вылетевший у Пантикапейкина из-за пояса во время падения.
- Это что такое? – строго сказал он.
Пантикапейкин быстро вскочил на ноги.
- А ну отдай! Моё это.
- Хенерал, вы, кажется, не поняли, - подчёркнуто вежливо ответил швейцар, - Я сейчас не спрашивал «чьё это», я спросил – «что это такое»?
- Это чёрный список! – Пантикапейкин сделал страшное лицо, - Вы-то уж наверняка знаете, кто я такой и какое непочтение ко мне проявляют всякие грязные простолюдины. Так вот, я решил составить чёрный список из наиболее непочтительных и повесить его здесь, в вашем парке на всеобщее обозрение.
- Чёрный список, значит? Из ваших обидчиков? Вот что, «хенералЪ». Считаю своим долгом напомнить вам, что вы находитесь в Парке, и, если у вас имеются какие-то жалобы на поведение наших посетителей, то жалобы вы должны направлять нам лично. Публичные просьбы выгнать кого-нибудь или вывешивание чёрных списков не допускается. Более того, у нас это считается проступком весьма неблаговидным, - ответил Агащас, помахивая арапником.
- Тем более, что вы, как я понял, хотели приколотить список на дерево. А уж портить зелёные насаждения – это уж и вовсе недопустимо, - добавил второй швейцар Лейцихович.
- Всё, хенерал. Садитесь-ка в карету, уезжайте отсюда и больше не возвращайтесь. А не хотите, так мы сами вас выведем – сказал Агащас.
- Да, кстати, - добавил он, внимательно разглядывая «чёрный список» - Раз уж собрались эти… кхгм… проскрипции распространять, так уж грамоту бы подучили для начала, почерк свой исправили да фамилии своих недоброжелателей выучили бы получше. А то в текущем виде у вас исполнение проскрипций совсем мизерное.
- Что-о? И вы туда же, вместе с этими холуями?! Да как вы смеете?!
- Слушайте, хенерал, вы как, по-хорошему пойдёте или по-плохому? – спросил Лейцихович, вытаскивая свой арапник.
- Никуда я не пойду! – заорал Пантикапейкин, топнув ногой, - Никто не посмеет мне сделать моё дело ! Плюю на вас, жалкие холуи!
Он подошёл к стоявшей рядом с каретой коробке с «чёрными списками», и хотел было уже взять из неё другой листок, но тяжёлые руки швейцаров легли ему на плечи.
Пантикапейкин побагровел.
- Немедля стать во фрунт, негодяи! – заорал он, - Вы будете разговаривать со мной или прикасаться ко мне только тогда, когда я через моего лакея разрешение вам дам! А до той поры будете стоять, смотреть и молчать!
- А кто сказал, что мы в твоём разрешении нуждаемся? – криво ухмыльнувшись, молвил Агащас.
Вслед за этим они бесцеремонно подхватили Пантикапейкина, и, не обращая внимания на его протестующие вопли, затолкали его в карету вместе с коробкой с проскрипциями. Лейцихович запрыгнул на козлы, вырвал у кучера кнут и со всей силы хлестнул лошадей раз, другой, третий…
Несчастный лакей еле успел вскочить на подножку, когда карета резко взяла с места и помчалась прочь. А Лейцихович на ходу лихо спрыгнул с козел, и, отряхнув руки, весело поглядывал вслед летящей прочь карете Пантикапейкина.
Несчастный кучер продолжал хлестать лошадей и дёргать за вожжи, пытаясь остановить карету, тем более что Пантикапейкин уже оправился от первого потрясения, и, высунувшись в дверь, орал:
- А ну поворачивай назад! Я проучу этих соплезвонов! Запорю их на месте!
Однако лошади уже понесли, и восстановить над ними контроль было не так-то просто.
…До поместья Пантикапейкин не доехал. За воротами Парка было много рытвин и ухабов. Карета пролетела уже два или три квартала, но вот, на одном из ухабов она подпрыгнула так сильно, что на взлёте Пантикапейкин долбанулся головой в потолок, откусив себе язык, а при приземлении оторвалась задняя ось. Задок кареты резко рвануло вниз, и Пантикапейкин вылетел из двери вместе с коробкой с проскрипциями, которые разлетелись по улице подобно опавшим листьям.
Пантикапейкин поднялся на четвереньки и затряс Рындой-головой, силясь изгнать из неё навязчивый звон.
А подняв взгляд, он увидел, что находится около одного знакомого дома. Точнее, домом стоявшую перед Пантикапейкиным покосившуюся избушку, огороженную высоким подгнившим забором, назвать было сложно, но это было, в общем, неважно.
Ведь в этой избушке жил старый друг Пантикапейкина – отставной городовой по фамилии Лукавый.
Свою карьеру он начал довольно давно, ещё при Красных Государях, служа городовым. После развала Империи, при царе Борисе Первом-Пьяном, Лукавому даже удалось пробиться в местную Думу. Но после этого его карьера пошла под откос.
Ведь Лукавый прилично заливал за воротник ещё во времена Красных Государей, а уж при царе Борисе, подававшем хороший пример подданным в этом деле, начал пить уж совсем беспробудно, порой уходя в недельные запои и не появляясь ни на службе, ни в Думе, за что и был лишён звания депутата и уволен со службы на пенсию.
Теперь он прозябал в своей убогой хатёнке и время от времени появлялся на паперти местной церкви со словами: «Мсье! Мадам! Же не манж па сис жур, будьте милостивы, подайте на пропитание бывшему депутату!».
Прихожане кривились, говорили: «Знаем тебя, каналья, всё равно ведь пропьёшь», но из жалости подавали – кто копеечку, а кто пятачок.
И только Пантикапейкин, когда встречал его – подавал ему червонец. Сердце его было полно жалости к одному из немногих друзей…
Единственное, что осталось у Лукавого от времён былой славы – это старая Бляха городового с номером «7206», которую он берёг пуще зеницы ока.
…Пантикапейкин встал, отряхнулся, подошёл к калитке и громко постучал.
Посмотрев в большую щель в заборе, он увидел, как отворяется дверь избушки, услышал пьяный, хриплый старческий голос:
- Хто там ещё припёрся?.. Пошёл прочь!..
- Лукавый, да что ты такое говоришь! Это ж я, хенерал Пантикапейкин! Ужель ты меня позабыл, друг ты мой любезный?
- А-а-а-а! Ггенерал… Погодь, я… я щас открою… подожди… Ох, старость – не радость, да и змий окаянный меня никак не отпускает…
Послышались шаркающие шаги, загремел засов, калитка открылась. На пороге показался Лукавый. От него сильно пахло перегаром, тощая фигура покачивалась, как дерево на сильном ветру.
- Заходь, Керченский, дорогой! Что стоишь-то как не родной…
…Пантикапейкин и Лукавый не спеша прошли в дом.
- Эх, хенерал! Ну… ик… рассказывай, какие ветры занесли тебя сюда?
- Да не слишком добрые, - мрачно ответил Пантикапейкин.
- А шо… шо такое-то?
- Ох, Лукавый, ну вот что за страна, что за люди! Никакого почтения к заслуженным людям! Меня, великого хенерала, кавалера орденов, хватать под руки, выгонять из приличного места! – В глазах Пантикапейкина появились слёзы.
- Да ш…шо такое! Откуда тебя выгнали-то? Пойдём, на куски их всех порвём, вспомним с…славное прошлое! Где там мои шаровары ? Пиляттть, всё не постираю их ни как.
- Из Парка меня выгнали. Да не надо туда ходить, Лукавый, стой, не надо! Чую, там самые непочтительные хамы собрались… Гадюшник это. – Пантикапейкин разрыдался.
-Ну ты што раскис-то! Ну-ка! Не раскисать, хенерал! Щас мы с тобой выпьем по-дружески, сгоним тоску-кручину! – Лукавый нагнулся и достал из-под стола большую бутыль водки, банку с солёными огурцами и два гранёных стакана.
Первый тост был – за славу хенерала Пантикапейкина. Второй тост – за признание его заслуг. Третий – за кару для всех щенков, засранцев и говнюков. Четвёртый – за развал сраной Быдлорашки, которая так неблагодарно относится к лучшим людям вообще и к ним, Пантикапейкину и Лукавому, в частности.
Лукавый уже хотел произнести пятый тост, но споткнулся на первом же слоге, а затем рухнул на стол и захрапел.
- Эээ… Л-л-лукавый… Вставай… Ты что, з-з-заснул, что ли?! – заплетающимся языком промямлил Пантикапейкин.
Лукавый продолжал храпеть.
Пантикапейкин попробовал подняться. С третьей попытки всё-таки встал со стула и заревел во весь голос:
- Солдат-т-т-т!!! А ну в…встать смирно, когда с тобой разговаривает гхе…хенерал!!!
Лукавый только чуть пошевелился и пробормотал во сне:
- Какой гхенера?... да со мной и в аду теперь разговаривать не станут, - и захрапел пуще прежнего.
Увидев, что толку от собутыльника больше нет, Пантикапейкин махнул рукой и тяжело плюхнулся на стул. Старенький стул не выдержал такого приземления и с протестующим, жалобным скрипом развалился на части.
- Да что за пропасть! – взревел Пантикапейкин, пытаясь подняться с пола. Кое-как ему вновь это удалось. Пантикапейкина сильно шатало из стороны в сторону, и ему пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.
Стоящая на столе бутылка была уже почти пуста, но в глазах у Пантикапейкина всё плыло и двоилось, и ему показалось, что на столе стоят две бутылки, да к тому же полных.
- Чёрт с тобой! – рявкнул он храпящему Лукавому, - Я один выпью!
Он схватил одну из бутылок, но когда стал поднимать её, то увидел, что вместе с ней поднимается и вторая.
- Ой… Тьфу… Чур меня, чур… - Пантикапейкин замотал головой и закрестился. Ненадолго ему удалось сфокусировать зрение, он удовлетворённо улыбнулся и попытался налить водки в стакан. Но, к его удивлению, из горлышка выплеснулось только полстопочки, не больше.
- Що це таке?.. – Пантикапейкин потряс бутылку, поднёс её к глазам. Долго приглядывась, он всё же рассмотрел, что бутылка пуста.
- Не хочешь?.. Ну и чёрт с тобой… - Пантикапейкин залпом опрокинул в себя остатки водки. Примерно секунду-другую ничего не происходило, но затем перед глазами всё расплылось окончательно, веки стали резко тяжелеть…
… И вот уже и Пантикапейкин растянулся на полу и захрапел, даже не заметив, что упал он прямо на обломки стула, спать на которых в нормальном состоянии было едва ли возможно.